Посмотри лучше — вот эти. Как тебе?

— Ну…

— А может, такие? Круглые?

— Не-а.

— А эти, чёрные?

— Слишком скучные, Ева. Я хочу что-нибудь необычное. Особенное. Просто ах! Чтобы все увидели — и упали!

— А как насчёт этих?

— М-м-м… Так себе.

— Тебе не угодишь! Мы уже всё перебрали…

— Сходим куда-нибудь ещё. Тебе что, некогда? Опять на свидание опаздываешь?

— Да нет у меня никакого свидания. Вчера позвали — отказалась.

— Да ну!

— Полина, что за удивлённый вид? Кто говорил, что мир не вертится вокруг мальчиков!

— И ты меня послушала? Поверить не могу. Ну-ка, выкладывай!

— Знаете Кузнецова? Новенький из «б». Такой кучерявый, как баран.

— Ага. Ну и?

— Ну и подкатил он ко мне, то да сё, поболтали, вроде нормальный пацан, и тут он улыбается и говорит: какие у тебя глаза красивые, больши-и-ие! А сам — не в глаза, а прямо во-от сюда смотрит…

— Фу! Фу-у-у! Ну и свинья!

— Я тоже обалдела. А он меня за ручку хватает и такой: пошли после уроков погуляем? Ко мне зайдём, фильмец посмотрим?

— А ты что?

— А я — я так смерила его презрительно с ног до головы и отвечаю: так и есть — у меня глаза большие. Зато у тебя, похоже, не мой размерчик!

— Ого! А он?

— Разорался сразу. Наговорил всякой дряни… Не буду пересказывать.

— Ну и правильно сделала. Пошёл он… Молодец. Катя! Катя, ты там что?

Я дышу в витрину, почти упираясь носом в стекло, и чувствую, как мои губы сами собой неостановимо разъезжаются в стороны.

— Кажется, я нашла.

Оправа и вправду потрясная. Ради неё стоило обойти три оптики. Во-первых, ужасно дерзкая: пятнистая, как леопард. Во-вторых, шестиугольная. Нигде такой не видела. В-третьих, чертовски изменила лицо. В зеркале мне подмигивает умная, уверенная девушка. Я бы хотела с ней познакомиться!

— О-о-о, Кать! Отлично выглядишь, такая стильная! Девочки, я теперь тоже хочу очки!

— Так в чём проблема? Давай и тебе выберем.

— Только без меня, ладно? Я на улице подожду. Душно тут.

— Ага, иди.

Я расплачиваюсь, выхожу наружу, и мне в лицо ударяет жаркая волна. Такого мая я не припомню. Цветёт черёмуха, и улицы словно залиты белой пеной, запах — умопомрачительный, а градусники зашкаливают за плюс двадцать пять и недоумевают: что происходит? Отчего так тепло?

Возле тележки с мороженым трётся парень. Симпатичный, похож на индейца: волосы длинные, чёрные, собраны в хвост. Перехватывает мой взгляд, улыбается:

— Привет!

— Привет.

— Красивое у тебя платье.

— Спасибо.

Ещё какое красивое. Я купила его осенью. Для Антона. Кружилась в магазине перед зеркалом, замирала и представляла, как он увидит меня и восхитится. Да… Он теперь встречается с девчонкой из восьмого. Увидел меня возле столовки — вцепился в неё, как клещ, и присосался, как пиявка. А мне-то что? Всё равно уже. Вот как странно вышло: купила для одного, а оценил другой.

— Жара-то какая, а? Хочешь фруктового льда?

— Не откажусь.

Он поворачивается к тележке. Девчонки выходят из оптики.

— Эй, я тут!

— Смотри. Во какие купила. — Ева поднимает на лоб узкие солнцезащитные очки. — Красота, правда?

Индеец Щедрая Рука вручает мне лёд, задерживается глазами на Еве, оглядывает Полину с головы до ног, усмехается и выдаёт:

— А ты смелая… С такими жирными ляхами я б постеснялся шортики надевать.

— С таким поганым языком я б постеснялась пасть открывать!

Да, не на ту напал. Полина за словом в карман не полезет.

Парень фыркает и оборачивается ко мне:

— Это что, твоя подруга?

— Да, моя подруга, — отвечаю я. — Какие-то проблемы?

Полина издаёт странный звук, будто её душат.

— Никаких. — Парень суёт большие пальцы в карманы джинсов. — Только бабло отдай — и вали.

— В смысле?

— Деньги гони! Ты что, глухая? Или такая же двинутая, как твоя жирная подружка?

— Я не просила…

— А я купил!

— Да подавись ты. — Ева вырывает у меня лёд и пихает парню прямо за ворот. Парень хватается за живот, словно лягушку сожрал, глаза — по стакану.

— Хоть в зад себе засунь, — добавляю я холодным, как айсберг, тоном.

— Прид-дурочные…

Индеец Грязный Язык выбрасывает лёд в урну и сваливает. Я молча показываю ему вслед средний палец. Ева прибавляет ещё два своих. Полина вновь издаёт странный звук, обнимает нас и начинает плакать.

— Больно он мне нужен, этот лёд, — продолжаю я, делая вид, что ничего особенного не происходит. — Я вообще сладкую вату люблю. Хотите? Куплю нам всем. Гуляем!

— Нет, спасибо… — Полина разжимает объятия и лезет в карман за платком. — Надо идти. У меня скоро свидание.

— Свидание?! — Ева выпучивает глаза. — О! Полина, я так рада! Как его зовут?

— Его зовут Кристина, — отвечает Полина, к которой вернулась прежняя невозмутимость.

— А… Э… — Ева захлопывает рот.

— Надеялась, вы порадуетесь за меня.

— Я рада! Ещё как!

— И я! — восклицает Ева. — Серьёзно! Она хорошая?

— Лучшая на свете.

— Тогда я рада в десять раз больше!

Ева оглядывается, кладёт подбородок мне на плечо и понижает голос:

— Слушай, Кать… Там какой-то мутный мужик на тебя пялится. Уже давно за нами тащится. Оглянись, только аккуратно. Во-он там.

Я оглядываюсь и вздрагиваю. Узнаю эти набрякшие веки, водянистые глаза и крупный нос в красных прожилках. Мнётся поодаль и глядит на меня умоляюще.

Да пошёл ты!

— Это что ещё за тип? — говорит Полина сурово.

С каким же наслаждением я отвечаю — громко, чтобы он слышал:

— Я его не знаю. Я не знаю, кто это!

***

— Ремонт компьютеров, заправка картриджей. Ремонт компьютеров, заправка картриджей…

— Деушк! А деушк! Который час?

— Без десяти пять. Ремонт компьютеров, заправка картриджей…

— Деушк! А деушк! Красивые у тя ножки!

— Спасибо. Ремонт компьютеров…

— До скольки работаешь? Хочешь — провожу?

Третий. Уже третий за неделю. Первый ёрзал на заборчике рядом с газоном и снимал меня на телефон. Потом пялился из кустов сирени и шуршал ветками. Даже думать не хочу о том, чем он там занимался. Второй пробегал мимо и ухватил меня прямо за попу. Дома я ревела и отмывалась полчаса. Не помогло. До сих пор такое чувство, что на ягодице его грязный отпечаток. Что все видят эту пятерню — и поэтому подходят ко мне. Думают: со мной так можно. А нельзя! Ни с кем нельзя! Но что я могу ответить, как огрызнуться, куда убежать — если мне надо быть вежливой, привлекательной, приятной — и раздать все эти чёртовы листовки?

— Деушк! Чё такая деловая? Дай телефончик, а?

— Мужчина, не мешайте мне работать.

— Это чё — работа? Пф! — Он сплёвывает точно так же, как Антон. Фу, какая мерзость! — Хошь по-настоящему заработать? Тыща за час. А?

Размахнуться бы и вмазать тебе по морде. Стереть с неё сальную улыбочку. Чтобы ты закапал кровью весь асфальт. Вырвать тебе язык, чтоб ты больше никогда и ни с кем так не говорил. Вот чего я хочу, Ромео ты престарелый.

— Ремонт компьютеров, заправка картриджей… Идите своей дорогой.

— Ты чё такая дерзкая, а? Я на тебя пожалуюсь!

— Да на здоровье. Ремонт компьютеров…

Наконец он отваливает. Это плюс. Но он идёт прямиком в магазин. Это минус. Дим Димыч меня слушать не станет. Нахамила — отвечай. Как будто я хамила!

Ремонтка мпьютеров, заправ какартриджей… Ха, ка-картридж. Кар-картридж. Кара-картридж. Каракатица. Стреляет чёрными чернилами. Чёрными, как ночь. Поспать бы сейчас, под одеяло — и отрубиться… Когда же конец? Руки трясутся. Закончить, надо закончить. Ещё полчаса — и свобода. Как я устала… Ничего уже не соображаю.

Наконец последняя листовка оказывается в чужой ладони, а оттуда отправляется прямиком в урну. Не моё дело. Пора. Я несу на уставшем позвоночнике пустую голову, толкаю дверь, звенит колокольчик, спускаюсь, поворот, спускаюсь, стучу, открываю, останавливаюсь, жду.

Трам, трам, трам-там-там. Трам, трам, трам-там-там. Опять он стучит по столу. Перебирает толстыми пальцами. Терпеть не могу этот звук.

— Кончила? — ухмыляется он.

— Закончила, — хмуро отвечаю я.

И сигаретную вонь, и гнусавый голос, и вечное недоверие, и пошлые шутки.

— Ладненько. — Дим Димыч раскрывает пухлый кошелёк, слюнит пальцы и отсчитывает